Неточные совпадения
Да волостному писарю
Пришла тут мысль счастливая,
Он про Ермилу Гирина
Начальнику сказал:
— Народ поверит Гирину,
Народ его послушает…
Придет, глядит
начальником(Горда свинья: чесалася
О барское крыльцо!),
Кричит: «Приказ по вотчине!»
Ну, слушаем приказ:
«Докладывал я барину,
Что у вдовы Терентьевны
Избенка развалилася,
Что баба побирается
Христовым подаянием,
Так барин приказал...
«Скажи, служивый, рано ли
Начальник просыпается?»
— Не знаю. Ты иди!
Нам говорить не велено! —
(Дала ему двугривенный).
На то у губернатора
Особый есть швейцар. —
«А где он? как назвать его?»
— Макаром Федосеичем…
На лестницу поди! —
Пошла, да двери заперты.
Присела я, задумалась,
Уж начало светать.
Пришел фонарщик с лестницей,
Два тусклые фонарика
На площади задул.
Усоловцы крестилися,
Начальник бил глашатая:
«Попомнишь ты, анафема,
Судью ерусалимского!»
У парня, у подводчика,
С испуга вожжи выпали
И волос дыбом стал!
И, как на грех, воинская
Команда утром грянула:
В Устой, село недальное,
Солдатики
пришли.
Допросы! усмирение! —
Тревога! по спопутности
Досталось и усоловцам:
Пророчество строптивого
Чуть в точку не сбылось.
При виде раздробленного пальца, упавшего к ногам его,
начальник сначала изумился, но потом
пришел в умиление.
Но записывать было некогда, потому что
пришли начальники к наряду, и Левин вышел к ним в переднюю.
Так это я вам скажу, этот начальник-то, государственное-то лицо, только ахнул, обнял его, поцеловал: «Да откуда ты был такой, говорит?» — «А из Ярославской губернии, ваше сиятельство, мы, собственно, по нашему рукомеслу портные, а летом в столицу фруктом
приходим торговать-с».
Та к продолжалось до тех пор, пока на помощь удэгейцам не
пришел начальник Ястребов.
Женщина с удивлением посмотрела на нас, и вдруг на лице ее изобразилась тревога. Какие русские могут
прийти сюда? Порядочные люди не пойдут. «Это — чолдоны [Так удэгейцы называют разбойников.]», — подумала она и спряталась обратно в юрту. Чтобы рассеять ее подозрения, Дерсу заговорил с ней по-удэгейски и представил меня как
начальника экспедиции. Тогда она успокоилась.
— Там хуже. У военных, по крайности, спокойно. Приедет
начальник, посмотрит, возьмет, что следует, и не слыхать о нем. А у гражданских,
пришлют ревизора, так он взять возьмет, а потом все-таки наябедничает. Федот Гаврилыч, ты как насчет ревизоров полагаешь?
В трактире всегда сидели свои люди, знали это, и никто не обижался. Но едва не случилась с ним беда. Это было уже у Тестова, куда он перешел от Турина. В зал
пришел переведенный в Москву на должность
начальника жандармского управления генерал Слезкин. Он с компанией занял стол и заказывал закуску. Получив приказ, половой пошел за кушаньем, а вслед ему Слезкин крикнул командирским голосом...
Был такой с основания конки
начальник станции у Страстной площади, Михаил Львович, записной нюхарь. У него всегда большой запас табаку, причем приятель-заводчик из Ярославля ящиками в подарок
присылал. При остановке к нему кучера бегут: кто с берестяной табакеркой, кто с жестянкой из-под ваксы.
— Я ему говорю: «Иди, негодяй, и заяви директору, чтобы этого больше не было, иначе папа на вас на всех донесет
начальнику края». Что же вы думаете?
Приходит и поверит: «Я тебе больше не сын, — ищи себе другого сына». Аргумент! Ну, и всыпал же я ему по первое число! Ого-го! Теперь со мной разговаривать не хочет. Ну, я ему еще покажу!
— До
начальника губернии, — начал он каким-то размышляющим и несколько лукавым тоном, — дело это, надо полагать, дошло таким манером: семинарист к нам из самых этих мест, где убийство это произошло, определился в суд; вот он
приходит к нам и рассказывает: «Я, говорит, гулял у себя в селе, в поле… ну, знаете, как обыкновенно молодые семинаристы гуляют… и подошел, говорит, я к пастуху попросить огня в трубку, а в это время к тому подходит другой пастух — из деревни уж Вытегры; сельский-то пастух и спрашивает: «Что ты, говорит, сегодня больно поздно вышел со стадом?» — «Да нельзя, говорит, было: у нас сегодня ночью у хозяина сын жену убил».
— О, поди-ка — с каким гонором, сбрех только: на Кавказе-то
начальник края
прислал ему эту, знаешь, книгу дневную, чтобы записывать в нее, что делал и чем занимался. Он и пишет в ней: сегодня занимался размышлением о выгодах моего любезного отечества, завтра там — отдыхал от сих мыслей, — таким шутовским манером всю книгу и исписал!.. Ему дали генерал-майора и в отставку прогнали.
Выбор такой большой пьесы, как «Гамлет», произвел удивление и смех в публике; но m-me Пиколова хотела непременно, чтобы пьесу эту играли, — хотел того, значит, и грозный
начальник губернии и в этом случае нисколько не церемонился: роль короля, например, он
прислал с жандармом к председателю казенной палаты, весьма красивому и гордому из себя мужчине, и непременно требовал, чтобы тот через неделю выучил эту роль.
—
Начальником был, усердие имел — ну, и говорил другое. Оброки сбирал: к одному
придешь — денег нет, к другому
придешь — хоть шаром на дворе покати! А барин с теплых вод пишет:"Вынь да положь!"Ходишь-ходишь — и скажешь грехом:"Ах, волк вас задави! своего барина, мерзавцы, на кабак променяли!"Ну, а теперь сам мужиком сделался.
Никогда он не метил высоко, держался средней линии и паче всего заботился о том, чтоб
начальнику даже в голову не
пришло, что он, честный и старый служака Люберцев, кому-нибудь ножку подставить хочет.
Хотя Бодрецову было в то время уже за тридцать, но как-то никому не
приходило в голову, что он перестал быть молодым человеком. Новый баловень фортуны вспомнил об Афанасье Аркадьиче, которого он видел на балах у бывшего
начальника края, и пригласил его.
Где власть? где, спрашиваю вас, власть? Намеднись
прихожу за справкой в департамент Расхищений и Раздач 34 — был уж второй час — спрашиваю:
начальник отделения такой-то здесь? — Они, говорят, в три часа
приходят. — А столоначальник здесь? — И они, говорят, раньше как через час не
придут. — Кто же, спрашиваю, у вас дела-то делает? — Так, поверите ли, даже сторожа смеются!
Он вспомнил, как во дни его юности его вывели mit Skandal und Trompeten, [со скандалом и шумом] из заведения Марцинкевича, и не мог
прийти в себя от сердечной боли, узнав, что тот же самый прием допущен мосьИ Кобе (chef de suretИ, [
начальник охранной полиции] он же и позитивист) относительно отцов «реколлетов» 56.
— И потому, я полагаю, так как теперь
придет господин исправник, — продолжал Калинович, — то господину городничему вместе с ним донести
начальнику губернии с подробностью о поступке господина Медиокритского, а тот без всякого следствия распорядится гораздо лучше.
Вслед за ними
пришел прокурор, молодой еще человек, до упаду всегда танцевавший на всех губернаторских балах польку-мазурку; но из председателей не явился никто; предводитель тоже; по уважению своему к
начальнику губернии, все они раз навсегда сказали, что, где только губернатор подпишет, там и их рука будет.
Румянцев до невероятности подделывался к новому
начальнику. Он бегал каждое воскресенье поздравлять его с праздником, кланялся ему всегда в пояс, когда тот
приходил в класс, и, наконец, будто бы даже, как заметили некоторые школьники, проходил мимо смотрительской квартиры без шапки. Но все эти искания не достигали желаемой цели: Калинович оставался с ним сух и неприветлив.
Начальника теперь
присылают: миллион людей у него во власти и хотя бы мало-мальски дело понимать мог, так и за то бы бога благодарили, а то приедет, на первых-то порах тоже, словно степной конь, начнет лягаться да брыкаться: «Я-ста, говорит, справедливости ищу»; а смотришь, много через полгода, эту справедливость такой же наш брат, суконное рыло, правитель канцелярии, оседлает, да и ездит…
Видимо, что в этой фразе он ввернул штучку, поясненную потом еще более в самый обед, на который он не приехал, а
прислал на имя старшины-хозяина записку, изъявляя в ней искреннее соболезнование, что по случившейся маленькой болезни не может с обществом разделить приятного удовольствия кушать мерных стерлядей и грецкими орехами откормленных индеек; значит, он сожалел только об обеде, а не о том, что не присутствовал на почетном прощальном митинге
начальнику губернии.
Вдобавок к ним
пришел еще из своей комнаты инвалидный
начальник, постившийся с утра и теперь куривший залпом четвертую трубку.
—
Прихожу я к подъезду, к дежурному, — князь завтракает. Я скорей на задний двор, вхожу к
начальнику секретного отделения П.М. Хотинскому, — человек, конечно, он свой, приятель, наш сотрудник. Спрашиваю его...
— И труда большого нет, ежели политику как следует вести.
Придет, например, начальство в департамент — встань и поклонись; к докладу тебя потребует — явись; вопрос предложит — ответь, что нужно, а разговоров не затевай. Вышел из департамента — позабудь. Коли видишь, что
начальник по улице встречу идет, — зайди в кондитерскую или на другую сторону перебеги. Коли столкнешься с начальством в жилом помещении — отвернись, скоси глаза…
"Вот, говорит, велят на провидение надеяться, а где оно?"Увидели тогда, что дело-то выходит серьезное, и без потери времени
прислали в тот департамент третьего
начальника.
Пришел это прямо к
начальнику пред лицо и говорит: вот она!
Розен-генерал
прислал мне чин офицера и велел быть
начальником Аварии.
Даже дамы не остаются праздными; они наперерыв устраивают для нового
начальника спектакли, шарады и живые картины; интригуют его в маскарадах; выбирают в мазурке и при этом выказывают такое высокое чувство гражданственности, что ни одному разогорченному супругу даже на мысль не
приходит произнести слово «бесстыдница» или «срамница»
— Ну, вот
прихожу я к подъезду, к дежурному, князь завтракает. Я скорей на задний двор, вхожу к
начальнику секретного отделения Хотинскому; ну, человек, конечно, свой, приятель, наш сотрудник, спрашиваю его: «Павел Михайлович, за что меня его сиятельство требует? Очень сердит?»
Пришли мужики, взяли его за руки и за ноги и отнесли в часовню. Там он лежал на столе с открытыми глазами, и луна ночью освещала его. Утром
пришел Сергей Сергеич, набожно помолился на распятие и закрыл своему бывшему
начальнику глаза.
В августе Андрей Ефимыч получил от городского головы письмо с просьбой пожаловать по очень важному делу.
Придя в назначенное время в управу, Андрей Ефимыч застал там воинского
начальника, штатного смотрителя уездного училища, члена управы, Хоботова и еще какого-то полного белокурого господина, которого представили ему как доктора. Этот доктор, с польскою, трудно выговариваемою фамилией, жил в тридцати верстах от города, на конском заводе, и был теперь в городе проездом.
Говорили о Федоре, о том, что теперь мода напускать на себя что-нибудь. Например, Федор старается казаться простым купцом, хотя он уже не купец, и когда
приходит к нему за жалованьем учитель из школы, где старик Лаптев попечителем, то он даже меняет голос и походку и держится с учителем как
начальник.
В августе Редька приказал нам собираться на линию. Дня за два перед тем, как нас «погнали» за город, ко мне
пришел отец. Он сел и не спеша, не глядя на меня, вытер свое красное лицо, потом достал из кармана наш городской «Вестник» и медленно, с ударением на каждом слове, прочел о том, что мой сверстник, сын управляющего конторою Государственного банка, назначен
начальником отделения в казенной палате.
Яичница. Я нарочно, сударыня,
пришел немного пораньше, чтобы поговорить с вами наедине, на досуге. Ну, сударыня, насчет чина, я уже полагаю, вам известно: служу коллежским асессором, любим
начальниками, подчиненные слушаются… недостает только одного: подруги жизни.
— А теперь мой пятисотенный
начальник? — подхватил с гордостию Ижорской. — Я послал его в Москву поразведать, что там делается, и отправил с ним моего Терешку с тем, что если он пробудет в Москве до завтра, то
прислал бы его сегодня ко мне с какими-нибудь известиями. Но поговоримте теперь о делах службы, господа! — продолжал полковник, переменив совершенно тон. — Господин полковой казначей! прибавляется ли наша казна?
Через несколько минут изба, занимаемая Ижорским, наполнилась ополченными офицерами; вместе с Буркиным
пришли почти все сотенные
начальники, засели вокруг стола, и господин полковник, подозвав Терешку, повторил свой вопрос...
Сеньор! Сеньор! Дворец ваш окружают
Со всех сторон святые familiares![21]
Весь двор уж полон стражи; все ворота,
Все двери ими заняты! Сейчас
Арестовать
придет вас их
начальник!
А к этому вскоре присоединилось и еще обстоятельство:
прислали к нам в уезд нового
начальника.
— Выйдите все. Хушай, ты пойдешь и позовешь ко мне Элиава,
начальника царской стражи. Пусть он
придет один.
Ближайший
начальник Фермора оказался зато так к нему снисходителен и милостив, что дал ему другое поручение, на которое Фермор уже не
приходил никому жаловаться, но совсем не стал заниматься делом, а начал уединяться, жил нелюдимом, не открывал своих дверей ни слуге, ни почтальону и «бормотал» какие-то странности.
Викарий известил Фермора, какое участие принимает в нем главный
начальник, который
пришлет к нему своего доктора, но это известие, вместо того чтобы принести молодому человеку утешение, до того его взволновало, что он написал викарию вспыльчивый ответ, в котором говорил, что доктор ему не нужен, и вообще все, что делается, то не нужно, а что нужно, то есть, чтобы дать ему возможность служить при честных людях, — то это не делается.
В селе говорят про Аксинью, что она забрала большую силу; и правда, когда она утром едет к себе на завод, с наивной улыбкой, красивая, счастливая, и когда потом распоряжается на заводе, то чувствуется в ней большая сила. Ее все боятся и дома, и в селе, и на заводе. Когда она
приходит на почту, то
начальник почтового отделения вскакивает и говорит ей...
— Ты верно не сумел угодить
начальнику отделения, — продолжала она, — ну что за беда, что он твоими руками жар загребает;
придет и твое время, а покаместь, если не будешь искать в людях, и бог тебя не взыщет.
Прихожу после того на службу, а там говорят:
начальник звал. Вхожу. Сидит на кресле один в кабинете, искоса на меня смотрит, пальцами по столу этак барабанит, молчит. Потом повернулся, поманил к себе ближе, опять на меня смотрит.